цитата:
Victor
Коллеги. Думаю самое время ознакомиться с рецензией нашего эксперта - Наимы Нефляшевой.
Саида взялась за очень важную и актуальную тему. Ее актуальность подчеркивает хотя бы недавняя история о сватовстве 47-летнего начальника одного из РОВД Чечни к 17-летней школьнице. Как говорит автор в своей статье, цель работы –
«выявить, существуют ли перспективы преодоления гендерных барьеров и возможности организации диалога равноправных партнеров». Для этого автором было проведено социологическое исследование «Гендерные проблемы Северного Кавказа», оно длилось не один год, охвачено было больше 1000 респондентов.
Однако при чтении статьи у меня возникли вопросы, которые мешают мне понять, насколько изложенный в статье материал соответствует заявленной теме исследования.
Проблема дефиниций. Всякая ли гендерная граница является гендерным барьером? Традиционные гендерные границы, как утверждает автор вслед за питерским этнографом Ю.Ю. Карповым, определяются культурой, они связаны во многом не только с физиологическими особенностями женщины, ритмами природы, но и культурными, сакральными ролями, которые предписывало женщине общество. Представляется, что взгляд на гендерные границы исключительно как на барьер, является слишком упрощенным. Так ли уж архаичны современные женщины на Кавказе? Согласно тексту статьи, они прямо-таки задыхаются под гнетом традиций, полиюридизма, они ущемлены и нуждаются в немедленной модернизации. Женщины Северного Кавказа уже прошли через советскую модернизацию 1920-1930-х гг., самым экзотическим проявлением которой была кампания «Пальто-горянке», а самым реальным итогом – овладение грамотностью, профессиями, получение среднего и высшего образования. В 1990-е гг. экономический кризис способствовал появлению новых женских ролей. Историками и антропологами записано немало «личных историй», где именно женщины, уезжая на заработки вместе с мужьями, а часто и самостоятельно, не гнушаясь понижением социального статуса и непрестижными профессиями, спасали свои семьи от экономического и нравственного распада.
Тема «забитой горянки, лишенной всякой личной инициативы,права на частную жизнь и личное пространство», мне представляется стереотипным нарративом, унаследованным от времен становления русского кавказоведения в 19 в. Тем более, сама автор делает интересные наблюдения – «Сами женщины занимают активную позицию в решении социальных, политических и иных проблем. Именно такой статус женщин, как «мать», и отражение его в названиях организаций («Матери…») очень часто соответствует активным и сильным организациям, которые демонстрируют не слабость женщины, не просьбу о защите, а наоборот — ее силу, способность выступать миротворцем, содействовать решению проблем, отстаивать свои права и защищать интересы».
Не могу согласиться с тем, что «наиболее проблемным нарушением прав человека в отношении женщин жителям Республики Дагестан представляется отсутствие веса слова и мнения женщины в обществе и в семье». Если речь идет о политическом влиянии женщин, то при сложившейся несовершенной системе, где региональные элиты не подотчетны населению, голос не только женщины не имеет значения, не имеет значения вообще голос рядового избирателя. Независимо от того, мужчина он или женщина.
Женщины активно проявляют себя в республиках СК как замы министров, замы глав администраций, в некоторых республиках – как министры. С другой стороны, не всегда высокая должность означает право на самостоятельную позицию. Но это проблема не Кавказа, это проблема управления в целом.
Если какие-то случаи гендерного неравенства и есть, а они, безусловно, есть, можно ли выдавать это за устойчивую тенденцию? И если да, то какие факторы в каждой конкретной республике (автор пишет о Чечне, Ингушетии и Дагестане) ее поддерживают? В чем проявляется, как пишет автор, «постоянная пропаганда гендерных барьеров и неравенства»? Кто эти самые пропагандисты – семья, мужчины рода, имамы мечетей? Кто те девушки и женщины, которые оказываются подвержены этой пропаганде? Возможно, следует различать традиционные женские стереотипы поведения (правила коммуникации со старшими, с мужчинами, правила организации ритуального пространства, где четко выделяются женская и мужская зона и др.) и неравенство? И не принимать первое за второе?
Есть еще частные вопросы по статье:
1.Мне непонятно, как работают на тему исследования вопросы о женских персонажах в сказках и фольклоре?
2. Автор пишет о «возросшей арабизации населения» (на с.57). Что это значит? То, что все большее число девушек и женщин носит хиджаб? Нельзя же всерьез говорить о том, что появилась новая идентичность, основанная на арабской культуре (тем более, единой арабской культуры как таковой не существует)? Если речь идет об исламизации, а не об арабизации, то это тоже проблема дефиниций и научного языка, и она должна быть отработана.
3. Я хотела бы, чтобы автор прокомментировала следующее высказывание: «Традиционное общество придумало еще один способ, чтобы дискриминировать женщину, поставить ее в полное услужение мужчине и подавить ее личность. Это обряд женского обрезания. Согласно полученным результатам, подобная практика существует и подвергаются этому насилию лишенные права на собственный выбор маленькие девочки. (с.60)». Женское обрезание – это уходящая в прошлое ближневосточная и, частично, североафриканская практика. Ее ни в коем случае не могло придумать некое «традиционное кавказское общество». Я хотела бы получить комментарий – сколько случаев женского обрезания вы зафиксировали на основании ответов респондентов? По чьей инициативе (родителей девочек, имамов, старших?) эта операция была сделана и кем? Было ли уголовное преследование по этим фактам?
4. В статье затрагивается тема умыкания. Как известно, не всякое умыкание является реальным. Часто это проявления молодечества, игра со своими правилами, действующими лицами и предсказуемым финалом. Кстати, вопросы кражи невест давно уже, со времен 1929 г., отрегулированы УК, высказались по этому поводу и осудили похищения невест Ю.Евкуров и А.Кадыров. Не абсолютизируются ли в статье частные случаи? Не возводятся ли они до уровня привычной нормы в этом докладе? Сколько краж невест совершено в республиках – есть ли статистика?
Наконец, не могу воспринять полиюридизм как «мощную базу для всевозможных манипуляций как на индивидуальном, так и на государственном уровне», как пишет автор. Достаточно почитать работы Л.Р. Сюкиняйнена и материалы дискуссии 23 апреля на КУ «Адат, шариат и законодательство РФ на Северном Кавказе», чтобы взглянуть на проблему полиюридизма не так прямолинейно. Повторю вслед за своими коллегами, что полиюридизм в условиях слабости государственной власти и неэффективности судебной системы имеет ресурс для стабилизации и упорядочения общественной жизни, а те нормы шариата, где есть юридическая составляющая, могут быть вполне вписаны в систему современного права и медиации.
Представляется, что статья Саиды нуждается в концептуальной проработке, отработке ключевых дефиниций, различения общероссийского и регионального, тенденций и частных случаев.
Cватавшийся из истории был 57 летним